Часть III. Языковые игры. Глава 14.

 Часть III.

 Языковые игры.

 Глава 14.

 Формальная герменевтика.

           

            §1  Правила языковых игр.

            Смысл - осуществление языковой игры, репрезентирующее форму рефлексии памяти, бессодержательность которой устраняется из игровых интерпретаций этим же осуществлением игры.

            То, что мы о любом значении можем говорить не только как о содержательном моменте игры ( шахматный ход ладьёй ), но и как об “истинном - ложном” или “правильном - неправильном”, выражает рефлексивность смысла, устраняемую из содержания, но устраняемую так, что сама игра своим осуществлением предполагает возможность толкования устраняемого ( репрезентативность ), т.е. возможность собственного понимания.

            Действительно, почему существуют игровые правила? Не достаточно ли самих игр? - Не достаточно, так как мы можем ошибаться в играх, выражать их рефлексивности вне их содержания. Следовательно, смысл правил игры связан с игровой ошибкой ( ложь - рефлексия ), когда мы находимся вне игры и рассматриваем её осуществление в её содержании. Причём, находясь вне игры, понимая её, мы пытаемся найти то, чего в ней не было, когда мы в неё играли, но неустранимо важное для неё - её забываемое осуществление.

            Мы ищем игровые правила - значит мы осуществляем понимание забываемого в игре, - её “играющее я” ( единство осуществления ), но само это понимание также является языковой игрой, если оно осмысленно, само понимание также забвение своего осуществления, следовательно, мы пытаемся интерпретировать собственное устраняемое осуществление значениями и смыслами другой, понимаемой нами игры. А это ничто иное, как синтаксические отношения двух игр.

            Получается, что любая игра подразумевает собой возможность интерпретации своего осуществления в правилах синтаксиса. У любой игры должны быть осмысленно представимые правила ( метафизика и парадокс не игры ). Всё, что имеет смысл может быть истолковано.

            Более того, всё, что имеет смысл требует своего толкования своим осуществлением. “Требование” - интерпретация рефлексивности смысла, “забвения в памятовании” как данности нам нашего существования. Сама форма памяти ведёт нас по пути синтаксического выявления правил языковых игр.

            Итак, что же такое правила языковых игр?

            Правила языковой игры - это толкование бессодержательной значимости её осуществления в игре её синтаксиса. Или, правила - толкование формы памяти в структуре игровых связей рассматриваемой языковой игры, т.е. то же самое, что мы раньше называли “истиной”. Недаром “истина” и “правильность” синонимы.

            Теперь мы не будем касаться индексала “истины”, как раньше, сейчас нас будет интересовать как вообще могут осуществляться интерпретации бессодержательного содержанием языковых игр. Нас будет интересовать смысловая структура таких интерпретаций.

            Если правила - истолкованность бессодержательного, то казалось бы, структура правил может быть какой угодно, лишь бы она отражала структуру рассматриваемого, так как к бессодержательному подходит всё, но само толкование также осуществление бессодержательной формы, поэтому правила должны выражать эту рефлексивность бессодержательного, а не быть какими угодно. Правила своей структурой должны выражать синтаксические отношения.

            С другой стороны, структуры правил могут быть продемонстрированы в любых содержательных связях. Более того, от содержательных интерпретаций зависит как полно и глубоко будет понята, т.е. продемонстрирована рефлексивность игрового смысла, как глубоко будет понимание осуществляемого в нашей памяти, и, следовательно, как разнообразны и широки будут языковые игры, появляющиеся на пути синтаксического рассмотрения.

            Наша задача рассмотреть, что влечёт с собой синтаксическое раскрытие языковых игр, что скрывается в его структуре.

            §2  Репрезентативность герменевтики.

            Коль скоро глубина понимания зависит от выбора содержательных значений, то какое содержание нам выбрать, каков будет наш путь толкования синтаксических отношений языковых игр? Каковой должна быть наша герменевтика?

            Безусловно, осуществляя понимание в тех или иных значениях, мы так или иначе выразим смысл синтаксиса в терминах ли науки, богословия, - всё равно.  Но в любом случае наше понимание будет осуществляться как языковая игра, и поэтому будет интерпретировать в той мере, в которой позволяет её “играющее я”, - устраняемое из содержания осуществление. Мы же хотим идти как можно дальше, мы не можем оставить ни одного “играющего я” вне рассмотрения. Следовательно, мы должны поставить своей целью осмысление самого устраняемого осуществления игры, мы должны рассматривать смысл как форму рефлексии памяти, то есть понять, как эта устраняемая форма репрезентирована в содержании  языковых игр. Осуществляемое нами понимание должно быть формальным пониманием, а наша герменевтика - формальной герменевтикой.

            Только формальная герменевтика, созданию категориального аппарата которой были посвящены первые две части книги, способна указывать на ускользающее осуществление, демонстрируя его в логических формах. Напомню, логическая форма выявляется тогда, когда языковая игра и её синтаксис имеют неотличимые содержательные интерпретации, тем самым синтаксис демонстрирует осуществимость своего содержания. Понимание репрезентирует себя в понятом.

            Как далеко может идти это формальное понимание?

            Не дальше выраженного в языковых играх нашей формы жизни. Иначе, понимание ограничено метафизикой “истины”, тем, что об “истине” говорят языковые игры, что они имеют в виду под нашим “я”. Формальная герменевтика выражает полностью смысл и “истины”, и “я”, но платит за это бессодержательностью выявленного, так как, в конце концов, демонстрирует саму внеположную всему форму памяти.

            Но для чего нужно такое понимание?

            Всё дело в этом прагматическом фантоме смысла “для чего”, как будто понимание является способом приспособления чего-то к чему-то, причём, последнее что-то в понимании не нуждается, так как само понимание “для него”. Понимание мыслится инструментом согласования, а не осуществлением всего осмысленного. Иными словами, в этом “для чего” выносится из рассмотрения смысл самого “для чего”, то есть того, что его осуществляет, - в нём забывается смысл того “я”, ради которого и существует “для чего”, смысл этого субъекта, этого “я” мыслится априорно ясным, т.е. используется без объяснений.

            Откуда берётся этот субъект? - Он сам является результатом и инструментом определённого способа понимания - рефлексии сущего ( знака ). Его создала определённая форма мышления, и поэтому мы не можем выносить его за границы понимания вопросом “для чего?”, так как сразу в априорности теряется смысл предданности “я”. Мы не можем оставить в априорной темноте этот субъект, мы должны разоблачить его до игровой иллюзии, цель которой - осуществление определённой формы жизни.

            Формальная герменевтика выявляет смысл того, что раньше мыслилось пропозиционально, она выявляет смысл самой пропозиции, формальная герменевтика не “для чего”, она сама создаёт или переиначивает в новые смыслы старые метафизические идолы, определяя новое пространство для всякого “для чего”, и, главное, по-новому осмысливает наш центральный идол - наше я, а значит и весь нам мир. Формальная герменевтика - попытка серьёзно глядеться в старые ценности и, наконец-то, не провозгласить, а переоценить их на самом деле, исходя из их же “сущности”.

            Повторю самое важное, моя герменевтика разоблачает “я”, “личность”, указывая, что то, чем мы считали себя, не цель и не субъект жизни, и даже не её точка перспективы, а всего лишь инструмент рефлексии памяти, пытающейся репрезентировать саму себя, т.е. создать другой мир в представленных знаках - отсюда вытекает и “трансцендентное”, и “потустороннее”, и сам “Бог”, и наука, и философия, и всё переустраивающая техника.

            Формальная герменевтика равно десакрализует мир религии и мир науки, и вообще всё, даже саму себя, низводя свой смысл до демонстрации бессодержательной значимости в указателе на собственное указывание.

            §3  Синтаксис и форма жизни.

            Итак, мы пытаемся осмыслить правила языковых игр, и как только мы предпримем нашу попытку, мы сразу вступаем в синтаксические отношения, толкующие в структуре правил бессодержательную форму памяти, следовательно, эта структура должна демонстрировать пропозицию значения, известную нам по первой части наших исследований.

            Синтаксическое толкование может быть сколь угодно многообразным, но в нём всегда будут иметь место определённые игровые связи, выражающие рефлексию пропозиции значения. Любые синтаксические моменты, будь то “Бог”, “значение”, “бытие” и т.п., будут всегда иносказаниями бессодержательной значимости формы памяти, демонстрируемой осуществлением синтаксиса.

            Тогда, что мы исследуем, что нам могут рассказать синтаксические суждения, если они всегда иносказательная догадка, имитация чего-то неуловимого и близкого?

            Разумеется, мы не можем считать наше философское исследование подобно научному исследованию, так как в силу смысла выдвинутой нами центральной категории “забвения в памятовании” у нас никогда не будет адекватного метода анализа, того, что даёт основание говорить о научном овладении предметом исследований. Поэтому суждения синтаксиса никогда не будут иметь характер алгоритма использования изучаемого предмета, в данном случае нашей формы мысли, так как само “использование” также является исследуемым предметом, сам “пользователь” исчезает из-под маски априорно ясного субъекта и становится способом существования, для толкования которого мы пользуемся его значимостью - “я”.

            В силу сказанного, философский синтаксис самая бесполезная вещь в мире.

            Попытаемся задать вопрос иначе, не что мы исследуем, а что осуществляется нами при синтаксическом исследовании правил языковых игр? Это гораздо важнее, так как определяет не отнесённый от нас предмет, а создаёт нас самих в нашем способе мышления.

            В этом созидании нашего “я” и содержится суть синтаксических рассмотрений. Синтаксис, интерпретируя бессодержательную значимость формы памяти единством игрока, создаёт новую игру, в содержании которой мы осуществляем понимание собственного существования, толкуя его бытием нашего “я”. Языковые игры и их синтаксисы осуществляют семантическую истолкованность нас самих , помещая новые смысловые значения, интерпретирующие “я” ( смерть, желание, грех, физиологичность), в старые структуры, - синтаксис редуцирует последовательность языковых игр, образуя ту или иную форму жизни.

            Суждения синтаксиса - путь раскрытия в языковых играх форм мышления, путь создания культуры, т.е. того, что мы мыслим человеком.

            Зададим вопрос, почему я разделяю одну форму жизни от другой, является ли это произволом анализа или лежит в самих синтаксических отношениях?

            Всякий синтаксический путь заканчивается выявлением логической формы: индексальной структуры, демонстрирующей пропозицию значения. Обычно содержательное толкование этой структуры называют метафизикой, так как она всегда истолковывает существование до-существующими и всему предшествующими значениями. В структуре метафизики пропозиция значения выявлена настолько, насколько позволяют игровые связи и значения игр и их синтаксисов, приведших к логическим формам, а потому все языковые игры образуют в лице метафизики смысловое единство, толкующее их общего игрока. На основании последнего я и разделяю формы жизни как способы семантического толкования бессодержательно значимой формы памяти.

            Эллинское понятие о человеке отлично от современного, и объясняется это не уровнем развития цивилизации, а скорее наоборот, уровень цивилизации определяется теми понятиями, которые стоят за нашим и эллинским “я”. Взять хотя бы понятие “единого”, выраженное в числе, вряд ли сейчас нам понятны ( т.е. осуществимы в игровом содержании, а не перетолкованы на свой лад ) числа, имеющие звуковой тон и геометрическую структуру, так же и грекам вряд ли было бы понятным наше функциональное единство числа - “нельзя дважды войти в одну и ту же реку”. Иррациональных чисел для греков не существовало, даже тогда, когда они на них наталкивались, они или объявляли их несуществующими, либо считали рационально вычисляемыми. В этом содержится одно из коренных различий двух генетически родственных, но всё же разных форм мысли. “Я” эллина и наше “я” - различны, нам остаётся только догадываться о полном содержании этого различия, перетолковывая затруднительные парадоксы эллинских текстов.

            Синтаксис, таким образом, осуществляет раскрытие форм мышления. Проследим, как связаны игровые моменты с метафизическими понятиями в нашей форме мысли, посмотрим, что скрывается за нашей метафизикой, как она себя выявляет и к чему ведёт.

            §4  Кванторные суждения.

            Чтобы говорить о правилах языковых игр, надо толковать бессодержательно значимый индексал “истина” в глагольных интерпретациях рассматриваемой языковой игры ( глава 8 ). Бессодержательность “истины” ( правильности суждений ) толкуется игровым единством всех суждений, в связях которых осуществляется ( глагол ) рассматриваемая языковая игра. Следовательно, суждения синтаксиса должны указывать на это единство как на “все” игровые значения, т.е. субъектом синтаксических суждений должен быть указатель на “всё” относящееся к игре, а игровой интерпретацией этого указателя ( предикатом ) будет другой индексал, говорящий об осуществимости языковой игры в указанных связях, т.е. указывающий на демонстрацию осуществления игры в её значениях.

            Два названных указателя, создающих структуру синтаксических суждений, известны нам как два квантора: квантор всеобщности - ", и квантор существования - $. Первый квантор ( как субъект структуры синтаксического суждения "$ ) указывает на рассматриваемые значения игры ( на её круг ), второй квантор ( как предикат "$ ) указывает на игровую интерпретацию субъекта, говорящую об осуществимости или неосуществимости игры в указанных связях значений.

            Оба квантора имеют смысл лишь в интерпретациях друг друга, так как смысл одного является осуществлением толкования другого.

            Что значит “всё”? Что значит “существовать”? -  Отвечая на эти вопросы, мы вынуждены обратиться к суждениям, которые нельзя интерпретировать без их осуществления, без демонстрации самого указывания " и $ как “это” и “я”, собственно, это одни и те же индексалы. Такие суждения, толкование которых не возможно без осуществления их демонстрации, мы будем называть индексальными или кванторными суждениями. Индексал - всегда демонстрация указывания ( осуществляемое нами действие ).

            “Всё” имеет смысл , если я могу указывать на “это”, “это” и “это”..., как на “любое” и “некоторое” - последнее, интерпретация возможности подобного указывания, т.е. интерпретация индексала $ в структуре $".

            “Существовать” имеет смысл указателя на бессодержательную значимость самого указывания как отличного от указанного “это” - интерпретация " в структуре "$.

            Кванторная структура синтаксических суждений демонстрирует бессодержательность указателя на собственное указывание, чья игровая истолкованность в нашей традиции известна как “знак” и “значимость”, “сущее” и “сущность”, “это” и “я” и т.д. Содержательное толкование индексального суждения в то же время является “забвением”, т.е. устранением из содержания игры невозможности разъединения “значимости” и её “осуществления”, рождая на свет понятия “сущего” и “его бытия”, два указателя на “тождественное” и “его иное” - на пропозицию игровой значимости, за которой всегда стоят демонстрации индексальных суждений "$ и $".

            Любая игра осуществляется как забвение того, что все её толкования являются осуществлением собственных толкующих суждений, а не только “толкуемого” в них содержания. Пример - вспомним платоновские “лошадь” и “лошадность”. Не интерпретации ли это наших кванторов? Лошадь - указатель на всё имеющее содержание “лошади” ( " ); лошадность - интерпретация осуществления ( $ ) указывания на “лошадь”, т.е. бессодержательный индексал “я”. И так как  один квантор без другого не мыслим ( игровое забвение в демонстрации "$ и $" ), то и получается, что “лошадь” и “лошадность” равно значимы и равно осуществимы. И вот мы уже стоим на выходе из платоновской пещеры и созерцаем идею “лошади”.

            Так что же осуществил в своём понимании Платон? Открыл ли он мир идей? - Нет, он осуществил формальное интерпретирование синтаксических отношений, пересказав их в своей мифологии.

            §5  Кванторы и герменевтический круг.

            Итак, понимание правил языковых игр осуществляется в синтаксической языковой игре через структуры кванторных суждений "$ и $". Значения рассматриваемой языковой игры, на которые указывает индексал ", должны быть интерпретированы синтаксисом как значения в связи которых языковая игра осуществилась. Индексал $ указывает на осуществимость игры, но сам ей не является, в силу своего индексального характера, поэтому он должен быть сам проинтерпретирован в синтаксисе. Из второй части наших исследований мы знаем, что индексал “истины” интерпретирует осуществимость игры в демонстрации герменевтического круга. В следствие этого, индексал $ должен быть истолкован как субъект синтаксического суждения в герменевтическом круге. Но что будет предикатом в этом случае?

            Так как синтаксические интерпретации являются глагольными интерпретациями, то иным действия глагола рассматриваемой игры ( $ ) будет предмет глагольного действия, т.е. единство игровой значимости в представленных значениях ( " ). Таким образом, предикатом для $ будет указатель на всё демонстрирующее осуществление языковой игры, т.е. квантор всеобщности ". Осуществление синтаксиса толкуется данностью представленного к рассмотрению, замыкая демонстрируемый круг игры.

            Мы приходим к выводу, что структура синтаксического толкования, начатая суждением "$, должна быть закончена другим кванторным суждением $". Причём, в начале квантор " указывает на бессодержательность “данности” рассматриваемых значений, а в конце на бессодержательную значимость синтаксической демонстрации, в которой через тавтологическое замыкание круга игры отождествляются обе бессодержательные значимости ( игровое забвение ). Тогда полная структура синтаксического рассмотрения будет структурой герменевтического круга, выявленного в индексально-кванторной форме:

"$®$".

            Первое кванторное суждение демонстрирует тождественную себе значимость игровой интерпретации: " - указатель на предъявленное и значимое в памяти - знак, индексал $ указывает на осуществление указывания, устраняемое в знаке и интерпретируемое возможностью осуществления смысла знака. Второе кванторное суждение $" демонстрирует ту же пропозицию игровой значимости, но в рефлексивном толковании её устраняемого осуществления, т.е. говорит о значимости осуществления первого суждения. Следовательно, кванторное суждение $" демонстрирует пропозицию игровой связи (“и-или”) в рефлексивном интерпретировании пропозиции игровой значимости ( “тождественное-иное”).

            Можно заметить, что суждение "$, указывающее на игровую значимость, интерпретирует её иным игровой связи ( $ ), а суждение $" интерпретирует игровую значимость тождественным связи ( " ). То есть, кванторная структура "$ представляет суждение формы episthmh, а $" - суждение формы doxa. В единой языковой игре эти суждения образуют или форму утверждения достоверного, или гетерономные формы в круге парадокса, и там, и тут, демонстрируя один герменевтический круг.

            Из приведённых рассуждений можно описать две формы утверждения достоверного языковых игр в следующих кванторных структурах:

форма episthmh -  "$®$";

форма doxa -          $"®"$.   

            Две представленные структуры интерпретаций понимания можно назвать основанием формальной герменевтики. Обе формулы равнозначны. Вторая формула также является кванторной структурой синтаксической игры, как и первая, но только рассматривающей языковую игру другой формы, формы doxa. Но мы в дальнейшем под структурой синтаксиса будем иметь ввиду первую формулу, так как нас интересует последовательность синтаксических рассмотрений той же формы episthmh.

            Заметим, что наши формулы гетерономны в рамках одной языковой игры и, следовательно, утверждение достоверного "$®$" осуществляется устранением из интерпретаций суждений второй формы, что будет выражаться в следующей записи: ("$®$")="$.

            Ранее мы утверждали, что интерпретации синтаксиса являются глагольными интерпретациями, - глагол, на первый взгляд, выпал из нашего кванторного толкования. Но мы забыли об индексальном характере кванторных суждений, - то, что их не возможно интерпретировать без их демонстрации ( без осуществления действия внеположного им игрока ). Это и говорит о глагольном характере связи "$®$", требующей всегда её демонстрирования нашим осуществлением, что позволяет толковать  осуществимость рассматриваемой игры осуществлением самого синтаксиса.

            Кванторные суждения имеют тринарную структуру, подразумевающую под третьим индексалом демонстрацию нашего “я”.