Глава 8.

 Глава 8.

 Достоверное.

            §1  Смысл истины.

            Рассуждая о истинности чего-либо, мы ведём речь не в рассматриваемых значениях языковой игры, а пытаемся осуществить иную игру, синтаксическую к  первой (глава 7,§3 ), интерпретирующую “истинность значений” игровым смыслом “этих же значений”. “Истинность” значения и его “смысл” находятся, таким образом, в синтаксических отношениях прошедшего ( глава 4,§5 ), выраженных “пред-ставимостью” рассматриваемой языковой игры.

            Обычно не различают “смысл значения” и “истинность значения” как содержательные моменты синтаксической игры. Их или отождествляют друг с другом, или же разделяют как два различных класса высказываний ( Г.Фреге ), что одно и то же,- “класс” - игровое единство различия. Но в любом случае, и там, и тут мы будем вынуждены в ходе осмысления истинности выявить синтаксический характер “истины” в форме вопроса о ней, без которого никакое рассуждение ни о какой истине не возможно.

            Именно с вопроса ( глава 3,§6 ) начинается синтаксическое рассмотрение, вне которого “истинность” бессмысленна, и в котором она осуществляет свой смысл.

            В чём же смысл истины?

            Интерпретация “истины” осуществляется в синтаксисе, причём интерпретирующими значениями другой, рассматриваемой синтаксисом языковой игры. Истина поэтому, с одной стороны, будет указателем на осуществимость в представленных значениях рассматриваемой игры, т.е. на её достоверное, а, с другой стороны, смысл истины будет осуществлением игры синтаксиса, в котором демонстрируется достоверное первой игры. Истина, таким образом, будет бессодержательным индексалом, соединяющим языковую игру и игру её синтаксиса в едином интерпретировании бессодержательной значимости демонстрируемым содержанием рассматриваемой игры. Именно в этом и заключается смысл истины - в содержательном интерпретировании бессодержательного, когда содержание игры демонстрирует бессодержательность осуществления её синтаксического рассмотрения.

            §2  Достоверное.

            В предыдущем  параграфе мы увидели, что истина интерпретирует достоверное одной игры достоверным другой. Бессодержательно значимое осуществление самой демонстрации интерпретируется демонстрируемым содержанием, которое мы пытаемся осмыслить как истинное. Интерпретация “истинности” значений будет считаться состоявшейся, если мы устраним из синтаксиса различие этих двух достоверных               ( “забудем о нём” - смысл игрового забвение), устраним игровое различие между бессодержательностью демонстрируемого круга игры и бессодержательной значимостью самого осуществления демонстрирования.

            То есть синтаксис осуществится тогда, когда в нём устранится ( забудется ) за содержательными интерпретациями бессодержательность индексала “истина”. Достоверное, таким образом, является осуществлением забвения собственной бессодержательной значимости.

            В чём выражается забываемое синтаксической игры?

            В попытках восстановить это различие, или , вернее, в смысловой структуре недающей осуществиться этим попыткам.

            Зададим ещё раз вопрос: в чём смысл истины в этом синтаксисе? - В содержательном интерпретировании бессодержательного индексала на собственное осуществление. Но последнее не означаемо в содержании самой игры, как же тогда может осуществиться такая интерпретация? - Только через игровую демонстрацию бессодержательности индексала “истина” герменевтическим кругом рассматриваемой игры.

            Иными словами, когда мы в синтаксисе попытаемся проинтерпретировать содержательно истолкованную “истину” как  истинность “этих значений”, мы с неизбежностью очертим в значениях игры бессодержательный герменевтический круг. Действительно: “эти значения истинны потому, что имеют такие-то демонстрируемые содержательные истолкованности, смысл же демонстрируемого содержания в его истинности”, - герменевтический круг образовывается замыканием двух бессодержательных индексалов “истина”.

            §3  Суждение и достоверное. Закон тождества.

            Обратимся к суждениям синтаксических игр “истинности значений”.

            Суждение является тринарной индексальной структурой ( глава 6 ), рефлексирующей через индексал глагола над содержательными связями игры, субъект которой указывает на единство языковой игры, на её круг, а предикат - на содержательное интерпретирование этого единства в игре. Но поскольку синтаксическая игра рассматривает достоверное другой игры, то субъект синтаксических суждений указывает не только на единство синтаксиса, на его игровой круг, но и через предикат  на демонстрируемый круг рассматриваемых значений, на достоверное представленной игры, без которого не возможна содержательная интерпретация “истинности”. Как это возможно?

            Единственно, если мы осуществление синтаксических суждений ( глагол ) будем интерпретировать демонстрацией осуществления рассматриваемой игры, т.е. игровые связи рассматриваемых суждений должны выражать в своей структуре пропозицию игровой значимости - пропозицию “тождественного и его иного”. Поэтому синтаксическим суждениям в своей рефлексии остаётся проинтерпретировать предъявленные игровые связи как демонстрацию пропозиции значения, т.е. осуществить в предъявленных смыслах демонстрацию бессодержательной значимости - круг игры. Для этого необходимо: 1) чтобы суждения синтаксиса так же в своих связях  репрезентировали пропозицию значения; 2) чтобы синтаксическая демонстрация проинтерпретировала собой пропозициональность представленной        к рассмотрению смысловой структуры.

            Если первое условие выполнимо в любом случае, лишь бы синтаксис оказался языковой игрой, т.е. имел смысловое единство, то второе условие требует некоего механизма реализации “подтверждения” пропозициональности. Где нам его взять и почему мы ему должны доверять?

            Вспомним о структуре суждения как о рефлексии пропозиции игровой связи (“и-или”) над пропозицией игровой значимости ( “тождественного-иного” ) - эта рефлексия двух пропозицией и будет искомым “механизмом подтверждения”. Сама форма суждений даёт нам  такой механизм, и доверять ему мы можем ровно настолько, насколько осуществимы наши синтаксические толкования.

            Суждения синтаксиса должны, таким образом, проинтерпретировать содержательными связями ( субъект-предикатная структура ) собственный рефлексирующий индексал глагола, продемонстрировав его бессодержательную значимость ( неозначаемость глагола в суждении ) герменевтическим кругом. И если в рамках синтаксической языковой игры удастся осуществить такое герменевтическое кружение, то о представленных суждениях говорят как об “истинных”, достоверность которых является достоверностью демонстрируемого герменевтического круга.

            Остаётся последний вопрос: почему бессодержательная значимость демонстрации герменевтического круга должна относиться к значимости образующего его содержания?

            Дело в том, что сама демонстрация герменевтического круга осуществляется в рамках языковой игры и, следовательно, является устранением ( забвением ) своего бессодержательного осуществления в своём содержании, отождествляя глагол синтаксиса и глагол рассматриваемых суждений в форме тавтологий ( А=А ) как равно бессодержательных. В этом смысл закона тождества - в интерпретации  синтаксисом собственного осуществления как осуществления рассматриваемых им значений ( действие указывания на знак А как  значимость самого знака А , что является просто раскрытием смысла “тождественности знака самому себе” ), то, что мы ранее называли демонстрацией.

            §4  Утверждение достоверного.

            Истолкованность демонстрации герменевтического круга “истинностью” игровых значений сводится, как мы показали выше, к интерпретации глагола рассматриваемых суждений глаголом их синтаксиса, рефлексирующая структура которых позволяет отождествить первый со вторым. Такую глагольную интерпретацию суждений мы будем называть формой утверждения достоверного, демонстрирующей бессодержательность неозначаемого глагола в круге субъект-предикатных интерпретаций. Утверждать -  значит указать на бессодержательность глагола как на предъявленность герменевтического круга игры. Собственно, глагольная интерпретация и демонстрация игрового круга - одно и то же.

            Глагол рассматриваемых суждений становится субъектом вопроса о их истинности. Это выражается в том, что мы не просто указываем на игровое значение, а пытаемся интерпретировать его как игровую связь, как то, что осуществляет его смысл. Глагол, таким образом, сам становится значением синтаксиса, требующим своей интерпретации. Какой формы может быть значение глагола в синтаксисе? - Разумеется, только формы синтаксической языковой игры - формы episthmh, синтаксиса иной формы не бывает. Но синтаксические интерпретации должны продемонстрировать в своём содержании пропозицию значения, т.е. выявить , как в рассматриваемой игре интерпретируется игровая значимость - тождественным игровой связи (“и”) или её иным (“или”), поэтому мы будем говорить о интерпретациях глагола как о формах достоверного doxa или episthmh, соответственно, так же как и о значениях рассматриваемых игр, несмотря на то, что в самом синтаксисе значения могут быть только формы episthmh.

            С другой стороны, глагол синтаксических суждений до осуществления демонстрации круга игры может быть интерпретирован неопределённым глаголом “быть”, так как неотличимый от него субъект-глагол вопроса о истинности не указывает ещё на круг игры. Задача формы утверждения достоверного состоит в том, чтобы проинтерпретировать этот глагол глаголом “есть”, т.е. продемонстрировать его бессодержательную значимость в круге игры. Это будет возможным, если значимость интерпретируемого глагола вместе со значимостью его интерпретаций синтаксиса полностью репрезентируют пропозицию значения, то есть, если глагол был значением формы doxa, то его синтаксические интерпретации, образующие вместе с ним герменевтический круг, должны проинтерпретировать своим содержанием значимость формы episthmh, и наоборот. Далее мы будем называть эти формы значимостей, образующие круг игры, гетерономными формами ( глава 12 ).

            Более подробное исследование структур утверждения достоверного будет проведено в следующих, девятой и десятой, главах. Здесь же мы отметим, что в традиционных рассуждениях о истинности герменевтический круг, как правило, не выявляется явно, доказательство истины сводится к тому, или иному незамкнутому ( повествовательному ) шаблону, смысл которого как раз в возможности выявления герменевтического круга. Последний становится явным в философском вопросе о самой истине.

            Вопрошание о истине вполне законно принимается всеми, но когда в результате содержательных интерпретаций “истина” упирается в известный бессодержательный круг, полученный ответ также всеми отвергается. В лучшем случае говорят о непостижимости истины, не замечая, что они уже перешагнули через суть истины как через бессодержательную значимость и через саму истину как осуществлённость герменевтического круга.

            Можно снова задаться вопросом: но ведь этот круг есть, значит он что-то представляет?

            Но что выражает это “пред-ставление”? - Устранение бессодержательной значимости формы памяти в содержании её толкования, т.е. устранение самой значимости наших вопросов. А это говорит о том, что предмет нашего вопрошания никакой не “предмет” и никакое не “есть”, скорее оно “быть”, чья суть в устранённости за “есть”.

            Что же тогда мы такое?

            Ускользаемое в осуществлении собственных игровых масок.

            Поэтому когда мы задаём вопрос “что мы такое есть?”, не надо искать источника абсолютной достоверности нашего существования, “начало всех начал”, а прямо обратиться к тому, что “есть” в наших играх. Конечно, такое обращение к игре не даёт забыться в “Абсолюте”, но зато оно выявляет сам смысл жизни, сводящий абсолют до бессодержательного индексала в лабиринте игровых структур.

            §5  Путь истины. Форма жизни.

            Рефлексирующее рассмотрение возможно построить к любому синтаксису, интерпретирующему “истину”: в чём смысл “истинности этих истинных значений?”. Этим вопросом мы переходим к новой содержательной интерпретации “истины”, в значениях, толкующих саму “истину”.  Образуется череда интерпретаций бессодержательного индексала “истина”, - как далеко она может продолжаться?

            Как только интерпретации синтаксиса совпадут с интерпретируемым содержанием “истинных” значений, череда синтаксисов замкнётся в демонстрацию логических форм нашего мышления. Герменевтический круг игры “синтаксической последовательности” будет демонстрировать собственное осуществление демонстрации. Логические суждения будут указывать на собственное осуществление демонстрации.

            Всякий путь синтаксических построений заканчивается одной и той же выявленностью логической формы. Можно ли из этого заключить, что за любыми играми на пути синтаксической рефлексии стоит одна и та же  логическая форма, одна и та же демонстрация структуры понимания?

            Нет. За всеми играми действительно стоит одна форма, одна и та же бессодержательная значимость нашего существования, но не одна и та же интерпретационная структура бессодержательного. Все логические формы образовывают герменевтический круг, но у каждой из них он описан в различных содержательных толкованиях. Логическая форма в её содержательной демонстрации будет единственной для каждой группы языковых игр, выстраивающих одну традицию синтаксических последовательностей, традицию, которую мы называем формой жизни или формой мысли.

            Для языковых игр нашей культуры подобный путь будет путём десакрализации идолов “смысла жизни”, идолов “знака”, приводящий с логической необходимостью к обесценке основных ценностей нашей формы жизни, выявляя их бессодержательную значимость.

            Можно высказать более радикальное утверждение, что любая форма жизни, любая реализуемая в языковых играх структура понимания с логической необходимостью должна приходить к бессодержательному обессмысливанию содержательных толкований существования, своих ценностных ( игровых ) идолов “истины”. Всё - Бог, Закон, смысл - всё становится пустыми индексалами на собственное осуществление в демонстрируемых игровых связях, всё, что раньше было значимым в содержательных толкованиях становится бессодержательно демонстрируемым в обналиченной представленности опыта культуры. Языковые игры перестают осуществлять игровой смысл масок своих “играющих я”, за ними открывается пустое место; игры, как и жизнь, обессмысливаются, и это обессмысливание логически непредотвратимо.

            Но что дальше? - На место старой формы должна прийти новая или жизнь рефлексирующего сознания ( человек ) должна исчезнуть в бессодержательной бессмысленности. Вопрос жизни или смерти становится более трагичным ещё и оттого, что о новой форме жизни до её осуществления сказать ничего нельзя, так как её осуществление и будет её пониманием.