Глава 20.

 Глава 20.

 Метафизика сущего.

            §1  “Я” - смысл игры.

            Метафизика рефлексии “сущего” является формой ( способом ) интерпретирования, мыслящей осуществление языковых игр нечто в них значимым. Смысл игры помещается в топос её значений как указатель “я есть это”, то есть, я есть её “игрок”; всё , что имеет смысл в языковых играх, должно быть для “игрока”, через “игрока” и самим “игроком”. В следствие чего смысл “игрока” становится обычным игровым значением, - его ролью в игре, - “игрок” становится предметом своих игровых манипуляций, поводом к собственным толкованиям.

            Но внеположное осуществление языковых игр остаётся внеположным и к метафизическому полаганию игрока. Языковые игры репрезентируют эту внеположность особым статусом “играющего я” - “я” становится “творцом” всех игр под именем “Бога Творца Вседержителя”, т.е. “творчество”, “творческое я” - то, что может творить из ничего ( из внеположности к языковым играм ) становится знамением нашей формы жизни.

            На что направлено творчество нашего “я”? - На осуществление игр в цепи синтаксических последовательностей, на обналичивание своего осуществления в семантических интерпретациях топоса нашей культуры, т.е. на создание “иной” жизни, “представленной” в топосе знаков и, следовательно, имеющей в нём смысл - высшая ценность. Это именовалось у нас по-разному: миром идей Платона, Царством Небесным Христа, Прогрессом и обществом всеобщего благополучия - прагматизм и т.д.

            А что же должно произойти с самим “игроком” в иной жизни, с самим “я”? - Как было выше сказано, игрок становится предметом и поводом игровых толкований. Следовательно, игрок должен полностью подчиниться ходу игры, её обналиченному в топосе смыслу. “Бог Творец” должен быть распят ( высшая покорность - бездеятельная представленность в топосе-пространстве ) согласно правилам, - законам мира, - согласно обналиченным структурам.

            Цель выше приведённых игровых форм, конечно, не в “Боге”, не в “Царстве Небесном” и не в “Прогрессе”. Цель в утверждении “я” субъектом существования. Цель - создание формы жизни, в которой обретает игровой смысл человеческая “личность” - содержательно истолкованный указатель на перечисленные пропозициональные значения.

            Создание “личности” - основа основ нашей метафизики сущего. Встав на этот путь, мы сделали главный выбор,  всё остальное было логически неизбежным в структурах синтаксического раскрытия. Бог и человек с логической неизбежностью подлежал распятию. И распятие ещё не окончено.

            §2  Обезличивание субъекта.

            Итак, цель нашей формы мысли - создание игровых интерпретаций субъекта существования в самых различных синтаксических последовательностях. Причём, последующие ступени синтаксисов обналичивают предшествующую семантику субъекта, обессмысливая “личность”, сводя её к бессодержательно значимому индексалу.

            В этих словах весь смысл настоящего параграфа. Далее я попытаюсь проиллюстрировать его в некоторых размышлениях.

            Смена синтаксисов - смена смыслов “личности”, ведущая к её обессмысливанию. Рассмотрим, хотя бы поверхностно, как изменялось значение человеческой “личности” в нашей культурной традиции.

            Античность. Личность - swmata, буквально телесность. Но не надо понимать личность поздней античности как значимость переживаемых эмоций, толкуемых телесностью. Действительно, зрелой античности предшествовало такое доксически-эмоциональное полагание личности, интерпретирующее бессодержательный индексал на существование значимостью doxa. Когда “личность”, её смысл и её высшее проявление соотносились с древнейшим арийским Божеством Сома ( созвучно swma), толкующим личность опьяняющим экстазом и вдохновением, т.е. эмоциями ( форма doxa). Эту древнейшую интерпретацию “личности” манифестировала эпоха мистерий Диониса и более древних женских культов, - демонстрация эмоциональной захваченности - половой акт. Дионисийский синтаксис, как и любой другой, так же вёл к обналиченности своих форм и к обессмысливанию своих идолов. Но в доксической интерпретации значимости нет места для её “иного”, поэтому смыслом дионисийской личности становится её же уничтожающий экстаз, - обналиченные эмоции - прекращённые эмоции: Вакх гибнет, разорванный на куски опьянёнными менадами. Куски - символ “ничто” из обналиченного. Диониса съедают Титаны, - его нигде нет, только слухи.

            Личность Диониса обращается в указатель на само неозначаемое место топоса эмоций - на возможность эмоций вне эмоционального переживания ( здесь и сейчас ), толкуемую пред-данностью, т.е. внеположностью переживания к пережитому - “Рок”, “Судьба”, которые должны быть проинтерпретированы значимостью формы episthmh, так как обналиченные эмоции значения этой формы.

            С этого начинается новый синтаксис культурной традиции Запада. То, что в древней Элладе называли Аполлоном.

            Отныне личность не переживание эмоциональной значимости формы doxa, а предданная явленность этих переживаний. Тело толкуется формой явленности и открытости всего значимого, - Хайдеггер понимал это глубже всех: древним эллинам “мир является”, у нас - “мир является нам”. У древних в начале синтаксиса указатель “это” ( его пропозициональность ) ещё не был обналичен в топосе, именно поэтому “мир является” без “него”.

            Но синтаксическая последовательность была начата, обналичивание начало превращать “явленность мира” в “явленность мне”. Значительными вехами на этом пути были платонизм и христианство: первый заложил основы формализма знака, выявленного Аристотелем, второе - уничтожило остатки древней эллинской личности и открыло путь для нового платонического синтаксиса.

            С этого момента “личность” на протяжении столетий превращается в то, о чём говорилось в первом параграфе: “творческая личность”, “безначальный Бог, творящий из ничего”, “Бог распятый - обналиченный в топосе”, “человек - предмет игровых манипуляций” и т.д.

            Сейчас мы находимся перед почти полностью обналиченной пропозициональностью этих толкований. Бессмысленность стоит за ними.

            Наша “обналиченная личность”, в отличие от эллинской, находится в топосе, её смысл ( “иное” ) там. Поэтому человек не исчезает в экстазе, а функционирует в представленных структурах культуры и производства. Весь смысл человека в подобном функционировании - в помещении в топос. Суть человека сама для себя становится предметом игровых манипуляций: “я сделал себя сам” - повод к уважению и гордости. “Дело”, - действие размещения себя в обналиченных структурах, - суть всего. Не важно кто ты, важно как ты, - от этого зависит твоё спасение - вечный топос, т.е. топос сам по себе. “Покайся!” - научись правильно действовать в игре.

            И что же дальше? - Дальше выявленность бессмысленности “высших ценностей”- пропозициональных значений нашей формы жизни.

            Первое, что должна выявить обналиченность синтаксисов - это саму бессодержательную значимость пропозициональности - “веру”. “Вера” уже не безусловное основание наших игр, она теряет свой оправдывающий смысл, дающий игровое забвение бессодержательного: нельзя верить во “всё”, в начало всего; сама “вера” не может быть началом, так как, чтобы верить, надо знать, что ты веришь.

            “Вера” теряет смысл, приходит эпоха “знаний” и “верификаций”, но выясняется и их бессодержательная значимость, возвращающая научную аксиоматику к потерявшей смысл “вере”. Основания рушатся - Бог умирает.

            “Бог мёртв!”, “Великий Пан умер”. - Мы до сих пор не хотим понять смысл этих слов. Хотя смысл их ясен, и не касается ни гносеологии, ни сотерологии, ничего другого, кроме того, что “личность”, “человеческое я” теряют свой игровой смысл, всё более, и более обращаясь в бессодержательные индексалы. Личность лишается своего смысла, “я” теряется между “словами и вещами”. “Бог мёртв” - жизнь утрачивает свой игровой смысл.

            Что дальше? - Дальше имитация умирающей формы, имитация смысла “я” как значимости формы doxa ( эмоциональность как высший стимул к жизни - глава 5,§9 ). Создания нового общества, революции, торжество мира развлечений ( имитация значимости episthmh через значимость doxa) и потребления - верх имитирования смысла, заканчивающегося созданием “виртуальной реальности” вторично ( технически ) образованных игр массовой культуры. Если “растворение человека между словами и вещами” сейчас носит отчасти образный характер, то виртуальная реальность придаст ему буквальный. Достаточно соединить компьютер с человеческой памятью, кодировав сигналы в нейронную форму - и всё! И вам никто не докажет, что теперешняя реальность хоть в чём-то отличается от виртуальной. И если использовать амнезию, для устранения из памяти “виртуальности” происходящего, и устранить из игры рефлексию над ней же, о-граничивающую игровые действия, т.е. убрать понятия о конце и смерти, то мы станем бессмертными и блаженными. Игра “Царство Небесное” за два доллара в любом киоске! Вот вам и долгожданное спасение! Правда с воскресением мёртвых несколько плоховато, впрочем, ролевая имитация ветвящимися структурами  на основе банка данных живших компенсирует это. Кого же в банке данных нет - значит тот никогда не существовал.

            Но мы можем отказаться от виртуальной реальности, - что дальше? - Дальше неизбежность прихода такого механизма растворения человека, от которого мы не сможет отказаться, так, что уход в “виртуальную реальность” может оказаться наиболее гуманным способом устранения человеческой личности.

            §3  Диалектика противоречий.

            Чем характеризуется мышление обналиченной формы жизни?

            Тем, что во всех обналиченных языковых играх синтаксис будет выявлять структуры герменевтического круга, интерпретирующего осуществление игры её же значением. То есть, “иное” игровой значимости интерпретируется представленным в игре ( отличием от представленного ), а это ни что иное, как смысл “отрицания” (глава 11 ). Таким образом, герменевтический круг выражает пропозициональность “значимости” через её отрицание, помещая и то, и другое в один топос значений, в “единство противоречия”, демонстрируя гетерономные формы языковых игр и являя на свет то, что мы называем диалектикой ( глава 12 ).

            Следовательно, мышление обналиченных игр будет мышлением диалектики противоречий.

            Вспомним тринарную структуру диалектической формы ( почему тринарную, конечно, понятно: точно по той же причине, по которой пространство трёхмерно, - и то, и другое репрезентации тринарной структуры суждения ) - тезис, антитезис, синтез.

            Тезис - указатель на структуры топоса языковых игр, чьи смыслы подлежат синтаксическому рассмотрению.

            Антитезис - выявленность в герменевтическом круге внеположности осуществления языковой игры через отрицание значений топоса - демонстрация гетерономных форм. Смыслом отрицания становится осуществление герменевтического круга, демонстрирующего внеположность формы памяти - “не это, не это...”, поэтому осуществляемый смысл “отрицания” не может быть истолкован никаким диалектическим синтаксисом, следовательно, он в метафизике сущего мыслится пропозициональным и априорно ясным ( игровое забвение бессодержательного ), т.е. осуществляется без дальнейших толкований.

            Синтез - истолкованная выявленность герменевтического круга. Так как герменевтический круг продемонстрирован в том же топосе значений, следовательно, его можно истолковать в представленных структурных связях топоса, как ещё одну интерпретацию индексала “это”, придав ему “новую” семантику, именуемую синтезом.

            Что в результате?

            Структура топоса осталась прежней, но в ней появились интерпретационные связи синтеза, которые с лёгким сердцем можно принять за понимание сути дела, за понимание “духа”, идущего в синтезе ( опосредование ) к Абсолютному знанию (Гегель),- ходячий дух почище распятого Бога.

            Откуда такое шествие?

            Из ложной пропозициональности “отрицания”. Смысл “отрицания”, - демонстрируемая рефлексия, - оставаясь в своей бессодержательности не обналиченным, начинает толковаться значимостью смысла вообще, всего существующего. Всеобщность такого толкования преподносится Абсолютностью знания, Абсолютным единством сущего, хотя единственность последнего никто не доказал. В следствие чего само “отрицание” лишает “сущее” его единства: “чистое бытие и чистое ничто суть одно”    (Гегель ). Причём, такой нюанс, что если небытие не “есть”, то на него нельзя указать и, следовательно, нельзя говорить о нём, полностью игнорируется.

            Если же отрицание не пропозиционально, то нет никакого небытия. Нельзя отрицать то, чего нельзя представить, на что не может указать индексал “это”. Небытие - это мысль без мысли, молчание без молчащего - чушь! Жизнь и смерть не составляют противоположности. “Иное” бытия - это не небытие, а его смысл, осуществляемый в его играх.

            §4  Формализм знака.

            Обналиченность игр касается и самого языка синтаксического рассмотрения. Смысл игр сводится к структурной представленности связи знаков, т.е. всё, что может быть понято, может быть выражено в знаковой структуре.

            Чтобы понять, достаточно указать на знаковую структуру, репрезентирующую осуществление языковой игры - это мы и называем формализмом мышления.

            Что позволяет осуществиться формализму? - То, что языковые игры и их синтаксис равно обналичены в одном топосе значений, где синтаксис интерпретирует осуществление языковой игры, т.е. говорит, что осуществление смысла ($"®"$)=x, предъявленного к рассмотрению ("$®$")="$, является самой семантической структурой толкуемого символа: ($"®"$)=x : ("$®$")="$.

            Чтобы понять обналиченную языковую игру, незачем её осуществлять, достаточно осуществить игру её синтаксиса, так как обращение к знаковым структурам синтаксиса будет и обращением к знаковым структурам языковой игры, при условии, что синтаксис осуществлён на всём топосе игры.

            Формализм становится мощным средством создания синтаксических последовательностей, всегда нацеленным на следующий шаг синтаксиса, так как знак ($"®"$)=x, обналичивая смысл синтаксиса, всегда внеположен к обналиченному         (суждение "$ ), всегда подразумевает следующую синтаксическую ступень до тех пор, пока не замкнётся в выявленности логической формы. Логика поэтому всегда связана с формализмом понимания. Логический язык - язык знакового формализма.

            У формализма знака, так же, как и у диалектики противоречий, считающей “отрицание” пропозицией, есть свой идол аналогичный диалектическому, - формализм утверждает: всё, что может быть понято, может быть понято в знаковых интерпретациях.

            Этому идолу покорно служит наука, основывая на нём свою эпистемологию, которая в идеале стремится превратиться в семиотику, - математика - образцовая наука. Забывая, что само осуществление знакового формализма неозначаемо в нём, а лишь демонстрируемо в логических формах, что приводит к десакрализации идола формализма в теоремах Гёделя. Оказывается не всё, что может быть понято, может быть понято в знаках.

            Но если не всё может быть понято в знаках, значит формализм логически и философски несостоятелен. Значит логик должен уступить место поэту?

            Не спешите с выводами. Я не утверждал, что не всё может быть понято формально, я утверждал, что не всё понимаемо в формах знака, представленного к рассмотрению.

            §5  Бессмысленность формального.

            Формализм знака, толкуя отрицание пропозиционально, определяет бессмысленность ( пустоту ) своих логико-философских интерпретаций.

            Каков смысл закона тождества A=A? - если сам он атрибутивен любому смыслу. Его нельзя “применить”, так как само “применение” должно его осуществлять. Следовательно, он “не для чего”.

            Обналичив всё, в том числе и самого себя, формализм знака не обналичил смысл “отрицания”, саму рефлексивность памяти, она осталась внеположной знаковым структурам: знак отрицания - указатель на внеположность своего смысла, т.е. всегда подразумевает иное от представленного в наличии. Следовательно, сам смысл формального будет осуществляться как смысл “отрицания”, т.е. отстранённого от обналиченного в топосе - идеальность моделей. Смысл формального, таким образом, превращается в пустую абстракцию - в ритуал демонстрации логической формы через демонстрацию отрицания.

            Формальное является и идеальным, т.е. нигде не реализуемым, следовательно, бессмысленным.

            Что такое символ A? Написанная буква - нет; класс всех написанных букв (Фреге ) - но где вы его “видели”.

            Разумеется, это не означает, что язык математики бестолков, но толк математики в игровых интерпретациях формального, в “прикладном” использовании. Что такое один апельсин знают все, что такое математическая единица - многие, но, что такое символ сам по себе - не понятно, - мы можем лишь демонстрировать возможность указывания вообще, а значит демонстрировать внеположность ( рефлексивность ) смысла “отрицания”.

            Формализм знака бессмысленен, и чёрт с ним. Нам какое дело до этого? - Но суть бессмысленности формального как раз и заключается в “деле”.

            Дело в том, что обналиченные синтаксические последовательности нашей культуры сами обналичивают язык формализма. Формализм обращается в чисто игровое действие, “иное” к обналиченному топосу, формализм ведёт к демонстрации осуществимости мышления, к демонстрации смысла “отрицания”. Формализм обращается в действие-дело, и смысл этого дела - отрицание наличного.

            Путь синтаксической формализации - путь непрекращаемого конвейера обналичивания, ведущего к обессмысливанию ( отрицание ) существования.

            “Дело”, воспроизводящее себя до полного своего уничтожения, - демонстрация смысла отрицания,- “дело ради дела” становится главенствующим способом жизни, сам человек становится инструментом “дела” - “потребителем”, чья функция в обеспечении производства “дела” путём потребления ( отрицания-уничтожения ) его результатов. “Потребитель” является отрицанием и, следовательно, воспроизводителем “дела”.

            Выявленность логической формы метафизики сущего заканчивается не вычерчиванием герменевтического круга, а “отрицанием” смысла существования.

            Вывод - закат метафизики сущего не может быть культурной стагнацией, её обналиченность ведёт к её отчуждению от собственного смысла. “Сущее” должно быть обессмыслено, т.е. уничтожено. Как видно, апокалипсические пророчества конца мира не лишены оснований. Более того - логически неизбежны.

            Катастрофа - вот сущность заката “сущего”.

            §6  Реальность сущего и сущность реального.

            Метафизика сущего истолковывает существование значимостью наличного топоса языковых игр, значимостью формы episthmh, подразумевающей пространство-вместилище всех осуществлений языковых игр. Сутью значимости, следовательно, будет представленность в пространстве-вместилище, эту сущность значимого мы называем реальностью.

            Для нас “быть значимым” и “иметь место” - одно и то же. “Существовать” для нашего мышления значит “находиться”, быть представленным в наличии - то, что Хайдеггер называл открытостью бытия. Реально существующее - находящееся в открытой для индексального указывания обналиченности пространства. Даже абстрактные математические понятия у нас “имеют место”.

            Следовательно, реальность - представленность к синтаксическому рассмотрению. Но из этой реальности выпадает само осуществление “представления” синтаксиса.

            Что мы можем сказать о реальности самого пространства? Не является ли оно фикцией опосредования находящихся в нём объектов?

            Что значит пред-ставить к рассмотрению пространство? - Значит найти точку зрения вне его, но тогда теряется смысл представленности, так как представленность подразумевает единство между точкой зрения и рассматриваемым пространством, это единство - само пространство, включая и “точку зрения”. Следовательно, мы не можем рассматривать пространство, так как не можем его пред-ставить из вне.

            Мы можем говорить о реальности объектов пространства, но о реальности самого пространства ( как вместилища всех осуществлений всех игр ) мы говорить не можем, не входя в противоречие сами с собой.

            Если же пространство не реально, т.е. “реальность”, как и “иллюзорность”, не имеет к нему никакого отношения, то “где это всё происходит”? В чём сущность самой нашей реальности? - Тогда все наши представления о единстве структуры нашего Бытия, - Вселенная, - фиктивны вне конкретных языковых игр. Вселенная не реальна ( и уж, разумеется, не идеальна ), Вселенная - игровая интерпретация пропозициональной значимости формы episthmh. Вселенная, как и сама реальность, не метафизическое, а мифологическое понятие, - игровая вариация бессодержательной значимости герменевтического круга.