Глава 21.

 Глава 21.

 Метафизика достоверного.

            §1  Мифология сущего.

            Вселенная, универсум, реальность, - одни из многих мифологических понятий, выстраивающих нашу форму жизни. Но надо всё-таки объяснить, что я понимаю под мифологией.

            Как ясно из предыдущей главы, мифология - игровая интерпретация пропозициональных значений , но таковыми интерпретациями являются почти все значения языковых игр. До некоторой степени можно любую игру рассматривать как мифологию, что пытался проделать Лосев в “Диалектике мифа”. Но я не буду столь расширительно говорить о мифологии, иначе мифология будет лишним, ничего не значащим термином.

            Я буду говорить о мифологии как о языковой игре, пытающейся проинтерпретировать всю метафизическую структуру пропозициональных значений. Как это возможно? Ведь метафизическая структура выявляет герменевтический  круг и не может быть языковой игрой, - она демонстрация, а не интерпретация.

            Для этого необходимо, чтобы на внеположное осуществление герменевтического круга как круга языковой игры указывали некоторые игровые интерпретации так, чтобы в их содержании круг не замыкался на собственное демонстрирование, а интерпретировал его ( указывал как на игровое значение ). Но это невозможно - осуществление формы памяти внеположно игровому содержанию. Что делать?

            Только одно - забыть об этой невозможности.

            Значения и интерпретации, участвующие в забвении внеположности ( рефлексии) осуществления герменевтического круга, я буду называть мифологическими. Если пропозициональные значения логической формы выявляют бессодержательность существования, то мифология заставляет забыть о ней в мифическом сказывании.

            Собственно, говоря о метафизики сущего, я уже ввёл мифологические понятия в определение смысла самой метафизики, указывая на осуществление ( бытие ) как на тождественное себе значение или, что одно и то же, полагая “отрицание” пропозиционально значимым. Но иначе я бы не выявил свои логические формы. Метафизика творит свои понятия в интерпретациях мифологии.

            Центральным мифом метафизики сущего является миф о самом “сущем”. Миф о том, что мы есть нечто значимое, был и средством, и целью нашей формы жизни, а, возможно, и всех предшествующих форм. Мало было указать на существование как на “нечто”, как на “я”, чтобы проинтерпретировать метафизическую структуру, мифология должна указать и на осуществление этого “я”, репрезентировав пропозицию “тождественного-иного”. Отсюда возникает Бог - иное “я”, дающий смысл и созидающий первое “я”. Но мифология должна проинтерпретировать и “отрицание” как пропозициональное значение, - отсюда возникает Сатана в библейской мифологии, рай и ад в христианской, отсюда возникает “небытие” и “ничто” в диалектике противоречий ( Гегель ). Причём, такие очевидные возражения, - если Бог непознаваем, то о нём нельзя говорить не прямо, не косвенно, даже в форме запрета такого разговора: на что нельзя указать, о том и нельзя сказать, - не принимаются во внимание, о них забывают, их устраняют из содержания мифа по причине того, что если о них не забыть, то и Бог, и диалектика окажутся бессмыслицей. И это верно! - так как только в таком забвении осуществляется всякий смысл и всякая культура. Мы же запомним, что источником этого осуществления является не какой-либо “источник”, - будь то Бог или закон Универсума, - а сама рефлексия существования.

            Так как наши мифы интерпретируют одну и ту же метафизическую структуру, то все мифологии науки, искусства, религии будут изоморфны друг другу.

            О идоле математики - идоле формализма знака, он же принцип аксиоматизации, мы уже вели речь, в нём легко можно узнать “Всевидящего и Всемогущего Бога”. Религиозный миф нашей традиции настаивает на творении мира из ничего и его уничтожении, наша наука следует за нашей религией - Вселенная рождается в результате Большого взрыва и гибнет в коллапсе. Христос гибнет и воскресает в новой жизни - революции всех мастей: социальные, культурные, научно-технические, - разрушают старые формы и создают нового человека в обществе благополучия и комфорта. Вечная жизнь оборачивается безусловными общечеловеческими ценностями. Кто хочет может найти десятки подобных соответствий.

            Главное для нас отличать мифическое от логического, интерпретирующего себя демонстрацией своего осуществления, а не семантическими связями игры. Не беда, что логика выражается через игры, беда, что игра принимается за логику.

            В этом контексте хочу сказать о философском “настроении” Хайдеггера.

            “Открытость”, “озабоченность”, “настроение” - всё это рассматривается Хайдеггером экзистенциалами, т.е. пропозициональными данностями человеческого существования. В следствие мифологичности этих значений вопрос о смысле “я” как о субъекте существования Хайдеггер не может рассматривать, смысл “я” всегда вне этих интерпретаций, но без этого “я” вся концепция Хайдеггера разваливается на глазах: “открытость” - перед кем? - “озабоченность” - кто? Метафизика Хайдеггера мешает мышлению Хайдеггера, следовательно, он требует её преодоления. Но всё его мышление воспроизводит старую метафизическую структуру, воспроизводит пропозициональность отрицания. Остаётся одно - рассматривать старую метафизику в новых экзистенциальных терминах, весь смысл которых дистанцироваться от традиционных метафизических и логических понятий. Это Хайдеггер делает блестяще, виртуозно обыгрывая семантические связи нашего языка, деструктируя старые метафизические мифы. Но сама деструкция - игра разрушаемой метафизики, что выражается в семантическом априоризме “открытости”, “озабоченности”, якобы лежащих в основании существования, я уж не говорю о том, есть ли само “основание” - выраженность бессодержательности. Хайдеггер закрывает глаза на очевидное: чтобы смысл его экзистенциалов осуществлялся в человеческом мышлении, человек должен научиться им, научиться их интерпретированию, т.е. обратиться к ним из бессодержательности существования.

            Даже такие настроения, как “боль”, “желание”, “страх смерти” не пропозициональны, их нельзя продемонстрировать вне их игр, всем им мы учимся, входя в игры через мифологии. “Боль” бессмысленна без игрового “как больно”, без этого “как” боль не отличима от ощущения ( Ницше ). Смысл того, как больно определяется тем, в какие игры мы играем, - Муций Сцевола и ребёнок в зубоврачебном кабинете. “Страх смерти” - мифологическая интерпретация значимости “я”, субъекта существования. Если наше “я” перестанет быть единством нашего существования, например, “я” обретёт смысл всего живого, то страх “моей смерти” обессмыслится, я буду бояться своей смерти не более, чем стрижки волос. Если же “я” вовсе лишится игровой значимости субъекта игры, то смерть потеряет всякий смысл. И никакой “озабоченности”. Всё это наши мифы- важные,  ценные, создающие нас самих мифы, но всё-таки - мифы.

            Мы обязаны понимать это, мы обязаны, если ещё хотим мыслить, а значит и существовать, разоблачать наши мифы, ведущие нас в ничто обналиченности культуры, мы должны во всех формах нашей жизни деструктировать главный наш миф - миф нашего “я”, нашей “личности”. То есть, мы должны победить смерть.

            §2  “Я” - игра в “я”.

            До сих пор в нашей традиции “я” считалось субъектом игры, её “игроком”. Обналичивание формы жизни ведёт к тому, что игрок становится игровым значением, игровой интерпретацией в обналиченной структуре топоса игр. Это происходит буквально на наших глазах. Виртуальная реальность массовой культуры сведёт наше “я”, нашу жизнь к пустому индексалу на обналиченность культурного опыта. Обналиченная форма жизни замкнёт своё существование на предъявленных смысловых структурах, без возможности рефлексивного анализа этой предъявленности, по той причине, что анализировать больше будет некому.

            Я не хочу превращать великую традицию в мычание блаженных болванчиков. Я готов пожертвовать для этого человеческим “я”. Что мне делать?

            Вывести наше “я” из игровых интерпретаций, но не оставлять его внеположным субъектом игры, а обратить его в инструмент игры. Игрок должен стать самой игрой, так как инструмент игры сама игра. Игрок как субъект должен  быть устранён, но не в указателе на обналиченные структуры, а в “понимании” своего отличия от обналиченного, в понимании отличия своего существования от всего осуществляемого, даже от собственного значимого единства “я”. “Я есть ничто из того, что есть”.

            Что несёт эта формула?

            Возможность создания игр, игр без “игрока”, но не без человека. Создание игр, чьё осуществление, по меньшей мере, будет помнить о своей внеположности осуществляемому.

            Это значит, что игры будут не “играми нашего я”, а “играми в наше я”. Что “личность” более не будет обладать безусловной игровой значимостью, даже если игры говорят о ней как о высшей ценности. Эти игры не будут играми виртуальной реальности культуры, т.к. виртуальность имеет смысл представленности перед “я”.

            Так что будет с нашей “личностью”?  Увы, её не будет вовсе, зато останется возможность существования, быть может ведущая к иной форме жизни, той, которую Ницше назвал сверхчеловеком.

            Об этой новой форме принципиально ничего нельзя сказать до её осуществления, так как её осуществление будет её пониманием, но это не значит, что мы по этой причине должны лишать её возможности быть. Поэтому мы должны понять то, что ещё подлежит нашему пониманию - мы должны понять нашу метафизику сущего в её внеположном осуществлении. Мы должны понять метафизику сущего как метафизику достоверного, - метафизику осуществляемых языковых игр.

            §3  Диалектика форм.

            Пониманию метафизики достоверного  посвящено всё настоящее исследование, уже подошедшее к своему концу. Осталось обратить внимание на некоторые аспекты, требующие более обстоятельных исследований, чем оставшиеся страницы.

            Прежде всего обратимся к философскому образу мысли - к рефлексивному рассмотрению значимого. Метафизика сущего определила философское мышление диалектикой противоречий, выразив свой центральный момент - пропозициональность “отрицания”.

            Метафизика достоверного, выявив непропозициональность отрицания, определяет своё философское мышление диалектикой форм, где форма - интерпретационная структура осуществления языковой игры в рамках её синтаксиса. Диалектика форм будет, таким образом, диалектикой синтаксических построений, выявляющих смысловые связи в репрезентациях формы памяти.

            Это всё, что может дать философия нашему пониманию, всё, что может выявить смысл нашего существования.

            Если ранее существо мира представлялось борьбой противоположностей, подъёмами жизни и следующими за ними падениями, то метафизика достоверного рассматривает мир ( т.е. смысл нашего существования ) как бегство от бессодержательной значимости существующего в игровые интерпретации. Такая смена мировоззрения чревата действительной переоценкой всех ценностей от “я” до “это”, от “желания и страсти” до “страха и смерти”, от “счастья и благополучия” до “гибели и уничтожения всего”. Это мировоззрение единственно атеистическое мировоззрение, поскольку по существу образа мысли, а не по ангажирующим лозунгам, ему не нужен Бог: ни Бог религии, ни Бог науки, ни даже Бог нашего атеизма. Это мировоззрение должно создать по “истине” бессмертного человека, чья жизнь выйдет из под власти мифа смерти во всех своих формах. Это мировоззрение создаст человека для которого “спасение” и “вечность” будут бессмысленными. Это мировоззрение создаст человека, у которого не будет идола “я”.

            - Это мировоззрение создаст страшного человека!

            - Нет, только другого.

            Но чтобы создать такое мировоззрение, мало философствований метафизики достоверного, необходимо, чтобы мышление диалектики форм вошло во все сферы нашей культуры. По сути мы должны создать новые мифы нашей культуры, рефлексирующие над обналиченностью старых - мифы искусства, политики, этики и т.д. Для этого необходимо, чтобы метафизика достоверного была не только мировоззрением, но и идеологией.

            §4  Пути нового формализма.

            Я затрудняюсь определить новый формализм, эта задача будущих исследований, поэтому я говорю о путях формализма. Возможно, что основанием ему послужат предложения математического синтаксиса или кванторные структуры интерпретаций.

            Но главное не в этом, а в том, что приносит с собой новый формализм, каков будет его путь?

            Формализм - это игра выстроения синтаксических последовательностей, следовательно, пути нового формализма будут путями синтаксисов, ведущих к выявленности логических форм на всём пространстве наших игр. Но логическая форма уже выявлена на этих страницах, её пропозициональные значения истолкованы мной. Следует ли из этого, что путь нового формализма закончен, не начавшись?

            Логическая форма действительно выявлена, но выявлена в форме логико-философского исследования; в формах же искусства, науки, истории, религии логическая форма остаётся вне наших интерпретаций, вне нашего понимания. Мы должны увидеть логическую форму во всех структурах, где инструментом виденья должен стать новый формализм. Таким будет его путь. Но куда он приведёт?

            В конце всех путей стоит бессодержательная значимость герменевтического круга, бессмысленность стоит в конце пути. Новый формализм деструктирует старые смыслы и ценности, и оставит нас ни с чем.

            Новый формализм будет деструкцией отжившей и усыпляющей жизнь формы мысли, он освободит жизнь от убивающих её идолов. Да, мы можем остаться ни с чем, но мы станем свободными.

            Но что нам делать с этой свободой?

            Сейчас для нас такая свобода смертельна, она ускорит, обострит процесс обналичивающего умирания человеческой жизни, так как разоблачить идолов, это не значит от них освободиться. Бессмысленный идол - мстительный идол. Нам необходимо не просто разоблачить старый миф, нам необходимо создать новую мифологию, центральным идолом которой будет понимание своей мифологичности. Именно мифологию, так как логически указать на мифологичность, как это сделал я, ещё ничего не значит. Необходима игровая реальность, разоблачающая свою мифичность, а всякая реальность - мифология. И уже этот миф покажет, что нам делать с предоставленной свободой, какова наша раса.

            Создать новый миф нам предстоит из обломков старых идолов, нам предстоит ковыряться в мертвечине, чтобы добыть себе жизнь. Единственной  путеводной нитью в этом лабиринте будет новый формализм, новый обоюдоострый лабрис. Только его упорное и беспощадное использование позволит нам выйти из западни нашего лабиринта, в которую превратилась наша жизнь. Никакой пощады ни к себе, ни к Богам. Всё должно быть переоценено, и наше “я”, и наша “жизнь”.

            §5  Пропозиция игры.

            Пропозицию значения можно толковать не только бессодержательной значимостью нашего существования, но и значимой необходимостью осуществления игровых интерпретаций. Необходимость и бессодержательность становятся атрибутами игры.

            “Игра” выявляет смысл осуществления формы памяти, указывая на различие между осуществлением форм и их содержательными интерпретациями, толкующими это различие тем, что даёт смысл всему существующему. Пропозицию значения можно рассматривать как пропозицию игры. Где “игра” уже не наша игра. Выявление её категориального смысла - одна из важнейших задач метафизики достоверного.

            Понятие “игры” нам известно в соотнесённости с метафизическим мифом реальности “сущего”. Для выявления смысла “игры” нам необходимо выявить осуществляемый смысл “реальности”, определить противоречивость реальности в наших играх, вытекающую из пропозиционального толкования “отрицания” ( бессмысленность реальности пространства, глава 20,§6 ), и проинтерпретировать эту противоречивость осуществляемой реальностью игры. Наша реальность должна обратиться в “игровую реальность”.

            Только так игра станет философской категорией. Смысл этой “игры” будет принципиально отличным от наших представлений о ней как о нечто условном, преходящем, вторичном. “Игра” не будет иметь ничего общего с индуско-буддийским представлением о мире как о Майи и Авидьи, так как её смыслы и виденья будут единственной реальностью. “Игра” также ничего не будет иметь общего с имитациями реальности “сущего” в играх массовой культуры. Но “игра” станет тем мостом, что позволит надеяться обрести на его конце новую форму мысли и новую форму жизни.

            Можно сказать, что целью всех переоценок метафизики достоверного будет переоценка “реальности сущего” в “игровую реальность” существования.